Шофёр Пётр Кабанов
Пётр Никитович Кабанов родился в 1919 году в Рязанской области, в деревне Сомово. А в 1937 году он с отцом уехал из деревни в посёлок Введенский, что недалеко от Покрова. Через год, в 1938 году, отец перевёз уже всю семью на Введенский. В семье было восемь детей. Родители Петра Никитовича ровесники, 1894 года рождения. Отца звали Никита Васильевич, а маму - Неля Петровна. Пётр был самым старшим ребёнком в семье. «Мы ещё в 1936 году работали по вербовке на торфоболоте в Глубоково. Потом отец устроился грузчиком на Введенском, – вспоминает Пётр Никитович. - А что ему в деревне делать? Семья большая – всех кормить надо… Из деревни народ, кто мог, разбегался. Такая там в деревне была «сладкая» жизнь». В 1938 году Кабановым в посёлке Введенском дали большую комнату. В этом же году Пётр стал учиться на шофёра в г. Орехово-Зуево. «К отцу я приезжал на выходные, – говорит Пётр Никитович. - Закончил я курсы шоферов в этом же году и услышал, что нужны шофёры на Халхин-Гол. Я пошёл в Орехово-Зуевский военкомат. Подаю паспорт, а военком в ответ: - Хорошо, а теперь военный билет давай. - А его у меня нет, – отвечаю. - О, сынок, нам нужны только те, кто уже в армии служил. Иди-ка ты домой». Пётр стал работать шофёром, а 10 октября 1939 года его призвали в армию. Служить Пётр стал в восьмом погранотряде на Чудском озере. «Недалеко от Чудского озера стоит Гдов, городок, похожий на тогдашний Покров, а с другой стороны озера - город Тарту - уже Эстония, – говорит Пётр Никитович. - Пришлось с винтовкой поползать. А вскоре в наш дивизион пришёл наряд на машины. Выстроили нас, пограничников, и спрашивают: - Кто шоферы-стажёры? Выйти из строя! Нас 11 человек вышли. А я уже имел права московские и год работы. Нас переодели в форму морской погранохраны. Наш дивизион перевели на Финский залив. Дивизион стоял в 60 км от Кингиссепа. Я же на машине из Ленинграда за 160 километров по побережью Финского залива через день возил продукты. В 1940-41 годах у меня стёрлась на полуторке резина на колёсах. Мне посоветовали поставить по одному ЗИС-овскому баллону. Я сходил на базу, благо, она недалеко была. - Один баллон стоит 350 рублей, - сказали мне. Я пошёл к командиру дивизиона и сказал ему об этом. - Иди к старшине и возьми у него 750 рублей, - сказал командир. Старшина был у нас и бухгалтером и казначеем. Он дал мне деньги, и я вернулся на склад. - Помогите мне баллоны доставить, - прошу я складских. Если через лес густой идти, до меня 800 метров, а по дороге - дуга в 12 километров. - Вот ещё! Будем мы тебе баллоны катить!- отвечают мне. - Мы на машине отвезём. - Так и сделали. А баллоны большие. Спидометр показывает 40 км/ч, а машина едет под 60 км/ч. Выехал я как-то из Петергофа с продуктами, еду в свой дивизион по дороге. Еду с ветерком, приятно. Машины обгоняю. Скорость хорошая. Прошёл почти месяц после этого прекрасного дня. Приехал я из Ленинграда в часть около семи часов вечера. А дежурный мне говорит: - Поставишь машину под разгрузку, сходи к командиру. Я прихожу к командиру: - Разрешите войти? - Входи. Я вошёл и остановился. На столе у командира какая-то бумажка лежит. Командир мне пальцем на неё показывает и говорит: -Бумагу видишь? -Да. -Возьми и прочти. Я взял листок со стола и читаю. А там про меня написано: «Водителя снять с машины и посадить на двадцать суток гауптвахты и сообщить мне немедленно. И подпись: «Генерал-лейтенант Степанов». Тут-то я и вспомнил, как почти месяц назад обогнал генеральскую машину на дороге. А генералу Степанову это не понравилось. Он, видимо, запомнил номер машины и только-только разыскал, в какой части эта машина числится. А номера я получал во Гдове. - А что же мне делать? - размышляет вслух командир. - Тебя, значит, на губу посадить, а людей без продуктов оставить? А я молчу, голову опустил. Командир тоже замолчал, задумался. И говорит: - Ладно, хорошо, езди, как ездил, только аккуратно. А сам командир написал генералу, что всё исполнено. Почти месяц ездил я тихо, никого не обгонял. Слился с дорогой. Но потом снова по-прежнему стал ездить. Хорошо, когда колёса большие! И опять по пути обогнал машину генерала Степанова. Так уж получилось. Не тащиться же мне, как черепаха, когда можно с нормальной скоростью ехать! Приезжаю в часть, и дежурный снова отправляет меня к командиру. А я уже чувствую, что прочту привет от генерала. И правда. Так оно и случилось. - Читай бумагу, - говорит мне командир дивизиона. Я читаю: «Снять с машины, посадить на 10 суток строгого и сообщить мне немедленно. И подпись: «Генерал-лейтенант Степанов». Ну что за человек, обидчивый, как девушка! - Ладно, - говорит мне командир, - езди спокойно. А сам сообщил генералу, что наказал шофёра». Два дня, 20 и 21 июня 1941 года, Пётр Никитович был в увольнительной в Ленинграде. Вернулся он в свою часть вечером 21 июня. Зашёл на кухню. Там уже завтрак на утро готовили. Пётр попил чайку и пошёл спать. «А на радиостанции дежурил Миша Мадеев с Курска, и он знал немецкий язык, – рассказывает Пётр Никитович. - В четыре утра нас Миша и разбудил своим криком: - Ребята, война! В четыре часа! Только что! Немцы бомбили Киев и Житомир! Так для меня началась Великая Отечественная война. На фронт забрали моего отца и брата Григория. А в августе 1941 года немцы уже взяли Ленинград в кольцо. 12-15 августа катера с людьми и машинами с нашей базы ушли на баржах в Кронштадт. А мне командир оставил шесть человек и четыре винтовки со штыками, ящик гранат и ящик бутылок с зажигательной смесью. Восемьдесят тонн бензина в двух цистернах для катеров оставались на берегу. В воду их нельзя было сливать - вдруг загорится. Мне поручили их взорвать и сжечь вместе с остальными постройками. - В шесть часов вечера поджигайте цистерны и все здания, – приказал командир. - После этого на машине огибайте Лужицкую губу, она километров шесть. В Котлах уже фриц. Это в 12 километрах от губы. Если успеете – хорошо. А если не успеете – подрывайте машину и двигайтесь лесом по краю этой губы. Там сосняк молодой, лет 10-12 ему. Фриц боится леса и туда не полезет. Мы выполнили приказ, сожгли всё и поехали в Ораниенбаум. А немцы уже заняли Петергоф. Мы поставили машину в кустарник и вышли в условленное место. Когда стемнело, подошла баржа, нас погрузили с машиной, и мы перешли в Кронштадт… Далее служба моя продолжалась в бригаде траления. Я возил мины на тральщики. В мае 1942 года блокада Ленинграда была частично прорвана. И зимой по Ладожскому озеру наши полуторки стали возить в Ленинград продукты. Возили с Волховстроя муку и немецкую тушёнку. А в феврале 1942 года я возил жён офицеров. Одна полуторка была переделана в фанерный фургон. В кузове, у стенки фургона, обитой железом, поставили печку из ведра. Через крышу фургона вывели печную трубу. Хоть и топили фургон, но там, внутри, из-за гари было почти нечем дышать. Я возил офицерских жён к столовой на Волховстрой, к складу. Женщины, получив продукты на складе, отправлялись к маленьким одноосным вагонам с печками и прощались с нами. Дорога жизни по Ладожскому озеру была тоненькой надеждой на жизнь. Много машин утонуло под обстрелом немцев. А 23 февраля 1943 года в Красной Армии ввели погоны. Я хорошо это запомнил, потому что один солдат у шлагбаума перепутал меня с начальством, увидев погоны на мне. В 1944 году, как отогнали немцев от Ленинграда, наш дивизион перевели ближе к Нарве, а в ноябре 1944 года в Эстонию, в Таллинн. Я возил продукты на тральщики, которые находились в 30 км от города. Вторая бригада траления находилась в Риге, а третий дивизион - в Ленинграде. В нашем первом дивизионе был контр-адмирал Фёдор Леонтьевич Юрковский. Как-то я поехал с ним в город. Контр-адмирала вызывают в штаб, а машины с шофёром – нет. Ох, как рассердился Фёдор Леонтьевич! Когда мы вернулись, он нам двоим таких крепких навешал матюков, что жарко стало! В качестве наказания он отправил нас двоих на тральщик – мины тралить. Я тридцать шесть дней на катере пробыл. Как заденешь тралом мину и взорвёшь, то за одну мину получаешь сто рублей. У нас была специальная оттяжка с буями и трос с патроном, которым надо было цеплять мины». Армейская служба Петра Никитовича длилась более семи лет. Демобилизовался военный шофёр в 1947 году. За все эти годы он был в отпуске всего два раза. Первый раз в мае 1941 года и второй раз в 1945 году. В 1945 он получил 28 дней отпуска, не считая дней, затраченных на дорогу до дома и обратно. С отцом повидаться не удалось. Он был призван в армию в 1941 году и прошёл всю войну до 1945 года. Возвращаясь домой, он умер на венгерской границе. Приехав домой, Пётр Никитович познакомился с девушкой Надеждой и в 1948 году женился. У супругов родились два сына и дочь. Но сыновья трагически ушли из жизни ещё в молодом возрасте. Ныне здравствует дочь. У Петра Никитовича есть правнук. «Нам с женой до 40 лет совместной жизни не хватило 20 дней, померла, - говорит Пётр Никитович грустно, погрузившись в печальные воспоминания. - Да, жизнь нелегка, и, к сожалению, не бывает жизни без горестей. Но я живу воспоминаниями. Они согревают моё сердце, когда я представляю перед собой лица моих родных и любимых». Роман Игнатов |
Всю свою взрослую жизнь Пётр Никитович Кабанов работал шофёром. Он любит машины и свою профессию. В почтенном возрасте здоровье не позволяет крутить баранку. Но память не даёт забыть о том, в какие трудные годы годы он состоялся как шофёр, любящий свою работу и досконально знающий до самых мелких деталей свой автомобиль.