Размер шрифта: A A A Изображения Выключить Включить Цвет сайта Ц Ц Ц Х
Вернуться к обычному виду

Лейтенант связи Николай Афонин

Каждое поколение надеется на хорошую, счастливую жизнь.

Но кипение яростных страстей, столкновение противоречивых стремлений людей, народов и государств, вождей приводят ко многим войнам и природным катаклизмам.

Только-только завершилась коллективизация, и в СССР начался страшный голод 1932 года. Миллионы пудов зерна, изъятые правительством из деревни, были вывезены на продажу за границу.

В Поволжье голод и смерть стали как бы словами-синонимами.

С изматывающим чувством голода ложились спать люди и просыпались с этим же чувством. Коля с двумя младшими сёстрами помогал матери-колхознице, работавшей в огородной бригаде. Пропалывали грядки. Мать получала паёк. Для колхозников были организованны обеды, на которые родители приводили своих детей.

Ранней весной распускался тополь, и Коля вместе с другими хуторскими мальчишками лазил по тополям, набивая сладкие на вкус серёжки за пазуху. Но они не могли насытить голодных ребят. Поэтому в пищу отправлялись и вербные серёжки. Потом ходили и рвали молодой болотный камыш, у которого сладок стебель у самого корня. В округе росла широколистная трава чакан с очень мягким и сладким корнем. Она тоже шла в пищу. Чакан даже продавали на рынке.

«Вот эту траву - растительность мы и ели всё лето, – рассказывает Николай Иванович Афонин, ветеран Великой Отечественной войны. - Кушали мы и жмых от семечек подсолнуха. Мы его макухой называли. А жмых сам по себе твёрдый такой, что я удивляюсь, как мы зубы об него не сломали. Потом мы жмых и распаривали, и протирали сквозь сито. Оставшуюся после такой операции мякоть мы и съедали. Наедимся жмыха, а потом мучаемся запорами и вздутием живота. Но мать и я с сёстрами выжили.


А родился я третьего мая 1921 года в г. Урюпинске Сталинградской области. Жили мы на хуторе Петровском бедно, но благодаря отцу (он был хороший сапожник) выживали. К отцу шел народ со всего хутора. В 1926 году отец мой после тяжёлой болезни умер, и нас осталось с матерью трое детей - я и две мои младшие сестры: Тая 1923 года рождения и Шура 1926 года рождения.

Когда пришло время, я стал ходить в школу. Вплоть до окончания школы у меня не было обуви. Поэтому, как только солнце пригревало землю, я, да и остальные хуторяне, начинали ходить босиком. А про лапти как-то люди уж забыли, и никто их уже не сплетал. Вместо ранца у меня была сумка, сшитая матерью из парусины. С этой сумкой на плече я и закончил семь классов, а после этого и урюпинскую политпросветшколу. Но просветитель из меня плохой получился. Да и с неохотой я поступал в эту школу. Меня туда направила мать и только потому, что ученикам этой школы платили стипендию - 200 рублей в месяц.

А в сердце осталось воспоминание испытанных мною тогда чувств, связанных с началом войны 22 июня 1941 года. Это тревога и щемящая сердце тоска: «Что будет дальше? Что произойдёт? Непонятно. Ведь мы быстро победим агрессоров, ведь наша армия самая лучшая в мире. А кругом столько заплаканных лиц. Почему?» И необыкновенная радость, можно сказать, восторг, охвативший всех людей, когда, наконец - то мы все, уставшие от войны, услышали долгожданное объявление: «В ночь с восьмого на девятое мая 1945 года гитлеровская Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции!» Слёзы радости сами лились из глаз, и никто не скрывал их и не пытался сдержать. Мы победили!

А в ноябре 1941 года военкомат направил меня на учёбу в Сталинград в военное училище связи. Учился я там по ускоренной подготовке вместо положенных пяти лет девять месяцев. Во время учёбы меня и других курсантов привлекали к патрулированию в местах большого скопления людей, на вокзалах. Город готовился к обороне. Враг приближался к нам. В это время занятия наши проводились на знаменитом Мамаевом кургане. Кроме занятий, мы копали траншеи и рвы. А 12 июля 1942 года был образован Сталинградский фронт. Я стал одним из участников Сталинградской битвы.

В августе 1942 года нас выпустили из училища в звании лейтенантов и направили в резерв, в Москву. Шли мы пароходом по Волге. Сталинград в это время уже подвергался сильным бомбёжкам. Наш пароход немцы тоже бомбили, но, к нашему счастью, не потопили. Хотя нам казалось, что уж близок нашей жизни конец. И вот, наконец, мы, триста лейтенантов, прибыли в Москву. Постепенно, партиями по 30-40 человек стали лейтенантов отправлять на фронт. И осталось нас в Москве из всего выпуска десять человек.

А в это время в Москве формировалась учебная бригада гвардейских миномётных частей (это оказались строго засекреченные тогда «катюши»). Из резерва формировалась 2-я учебная бригада, она находилась на Хорошевском шоссе за Боткинской больницей. Нас назначили инструкторами курсантов для подразделений катюш. По каким признакам нас отобрали, я не знаю. Наша бригада просуществовала до октября 1945 года.

Я был командиром взвода связи. В бригаде были и командиры по подготовке огневиков. Огневики - это солдаты, которые непосредственно производят с машины стрельбу. А я готовил связистов. Вот пример. На возвышенности стоит наблюдательный пункт, а машина на позиции. Задача связистов обеспечить точную передачу координат намеченной цели. Мы осуществляли связь командира батареи с командиром орудия. Были в бригаде ещё топографы и геодезисты.

Хоть мы вроде бы и находились в тылу, но это совсем не значит, что нам было легко. Так в 1943 году в Москве сложилась очень тяжёлое положение с питанием в воинских частях. Настолько тяжёлое, что мы были рады, когда к нам в бригаду привозили крапиву. Даже солёную капусту было невероятно трудно достать. И бывало так голодно, что я два раза писал рапорты об отправке меня в действующую армию на фронт. Но мои рапорты были отклонены. Из бригады можно было уйти только за нарушение дисциплины. А нарушителей направляли в штрафбат или в штрафроту, где, конечно же, не сахарной служба была.

В июле 1944 года нашу бригаду перевели в Покров, который тогда был в составе Московской области, и с питанием стало получше.

В августе 1944 года Покров был передан Владимирской области.

Командиром нашей бригады был Барри Абдулович Юсупов.

Ещё в 1941 году он был тяжело ранен. У него остался шрам на рассечённом лбу. Он был требовательным и принципиальным. Увидит (с одним-то глазом всё замечал!) пуговицы не начищенные или брюки не наглаженные - берегись!

На стрельбы в Костерёво командир водил нас пешком.

В Покрове мы посещали офицерский клуб, который находился в нынешнем здании городской администрации. Там проходили концерты для солдат.

А на Чёрном озере была оборудована купальня и вышка для прыжков в воду там, где песочек, на острове с правой стороны. Ещё была построена солдатская баня, как на Масляные горки идёшь. До сих пор ещё от бани остались котлованы. На берегу была культурно оборудована площадка и ступеньки, чтобы в воду спускаться.

Здесь в Покрове в 1944 году я и познакомился со своей будущей женой. В 1946 году у нас родилась дочь.

После 9 мая 1945 года нашу бригаду расформировали. Солдат распределили по оккупационным войскам: в Венгрию, Германию, Румынию. Я с другими офицерами сопровождал пятьсот солдат в Берлин на службу. Ехал наш эшелон около месяца. Нас направили через Киев, а оттуда через Львов, через Польшу в Берлин. А ситуация тогда на Западной Украине, да и в Польше была очень опасной. Мы без приключений проехали Западную Украину только потому, что половину нашего эшелона составляли военнопленные немцы. Приехали мы под Берлин, не доезжая до него 30 километров, передали солдат.

Командир части и говорит нам: «Вы можете остаться для продолжения службы в Потсдаме или вернуться в Россию».

Мы приехали в Москву, а там нам предложили выбрать для дальнейшей службы Молдавию или Грузию. Я подумал и поехал в Грузию в город Самтредия.

Служил я в Грузии с ноября 1945 года по 1 января 1947 года. Жили мы, офицеры, на квартирах у грузин. Отношения тогда у нас с грузинами были хорошие. И службой я был доволен, стал уже старшим лейтенантом. Но поехали мы как-то на стрельбы и провели их очень хорошо. После стрельб стали подводить итоги. Командир дивизиона майор Тетельман объявил огневикам благодарность, а связистам ни слова ни сказал, как будто их и не было. Мне жалко стало своих ребят, и я потом подошёл к Тетельману.

«Разрешите обратиться, товарищ майор». - «Да, да, пожалуйста». - «Я не в упрёк вам хочу сказать. А ведь без связистов, без их участия итог стрельб мог быть и не таким. А их не поблагодарили…» - «Что ты будешь мне указывать!», - взорвался в гневе, побагровев, майор Тетельман. - «Я не указываю. Я просто обратился к вам». - «Нечего мне указывать! Я сам знаю!»

А на следующий день я пришёл и рапорт положил - уволился. А ребята мои просили меня: «Товарищ старший лейтенант, не надо увольняться, оставайтесь». У меня с ними хорошие были отношения. Я ведь любил за солдат заступиться и уважал их. За это они меня и ценили. «Я в строю - командир, а из строя вышел, сел вместе со всеми кашу есть - уже товарищ», - так Чапаев говорил в кино. Так и должно быть.

Вот я демобилизовался и решил получить образование. Закончил за один месяц экстерном Покровское педучилище и стал учителем русского языка и литературы в начальных классах. После этого поступил в учительский институт в Урюпинске. Потом вернулся в Покров. Решив получить высшее педагогическое образование, я поступил в педагогический институт им. Н. К. Крупской в Москве. Почти десять лет я заочно учился в нём.

В 1958 году я уже работал инспектором школ Покровского района. Заведующим районным отделом народного образования был тогда Агатонов Александр Александрович. В 1961 году Покровский район был упразднён. А я стал директором Покровской семилетней школы. Сейчас это начальная школа. Но в 1962 году по совету врачей мне пришлось поменять профессию. И тут меня пригласил в помощники начальник Покровской тюрьмы. Там я проработал с 1962 по 1965 год.

Потом я как-то разговорился с Николаем Васильевичем, секретарём райкома партии. Он мне и говорит: «Нам нужен председатель райпотребсоюза». - «Я ведь не работал никогда», - отвечаю. - «Ты что, неграмотный?» - «Так может, меня ещё и не изберут». - «Давай, давай!»

Я согласился, и меня избрали. Видно, почва была подготовлена.

А в 1969 году в Покрове стал создаваться трест «Покровсельстрой».

Меня опять вызывают в райком партии. Говорят: «Нужен председатель профсоюза строителей». - «Строители - принципиальные люди. Я хорошо представляю, что это за народ», - отвечаю я.

Однако на созванной конференции меня избрали председателем объединённого профсоюза «Покровсельстстрой». И работал я здесь до самого ухода моего на пенсию в 1981 году.


Николай Иванович Афонин награждён орденом Отечественной войны 2 степени, медалями: «За оборону Сталинграда» и «За победу над Германией», юбилейными медалями и медалью маршала Жукова.

Дочь ветерана, Зоя Николаевна Иващенко, внуки и правнуки не забывают своего дедушку, навещают его. Их забота и внимание особенно важны для Николая Ивановича ещё и потому, что уже несколько лет он по состоянию своего здоровья не может выходить на улицу. Возраст, к сожалению, берёт своё, и здоровье не то, что в молодые годы.

Я уже собирался уходить, как заметил в комнате гармошку и баян. «А кто у вас играет?» - спросил я Николая Ивановича.

«Я сам», - ответил он и взял баян в руки.

«Вы где-нибудь учились играть?» – «Нет. Я самоучка. И давно играю». Вот так неожиданно я узнал, что гармошка и баян стали спутниками жизни Николая Ивановича. Ветеран заиграл знакомые любимые мелодии: «Бьётся в тесной печурке огонь», «Катюша», «Прощание славянки». Затем Николай Иванович взял в руки гармошку. «Самодельная гармошка», - сказал он и заиграл мелодию песни «На муромской дорожке». И напоследок несколько весёлых музыкальных фрагментов.

«Как хорошо, когда в руках есть музыкальный инструмент. Это великое для души дело, - закончив играть, сказал Николай Иванович. - Вот бывает грустно и тягостно станет на душе, а как поиграешь, так становится легче дышать и жить, радость приобретается!»

- И вот ещё, Рома, - сказал уже в коридоре, провожая меня, Николай Иванович, - я читаю газету вашу «Покров смотрит в будущее» и постоянно наталкиваюсь на одну и ту же неправильность. В газете постоянно пишут слово «Покров» как будто оно несклоняемое, вот так замёрзло и застыло. Как-то не по-русски получается.

-Хорошо, я передам редактору ваше замечание, замечание учителя литературы и русского языка - ответил я.

Роман Игнатов